«ВСЕ КАК В ЖИЗНИ»: РЕАЛЬНЫЕ ШОУ НА РОССИЙСКОМ ЭКРАНЕ.

 

Раз, два, три! Ничего не произошло!

Вот я запечатлел момент, в который ничего не произошло.

Я сказал об этом Заболоцкому. Тому это очень понравилось,

и он целый день сидел и считал: раз, два, три!

И отмечал, что ничего не произошло.

Д.Хармс.[i]

 

Осенью 2001 г. на российских телеэкранах впервые появились программы «реального телевидения» (reality television). Шоу «За стеклом», «Последний герой», показанные в эфире с некоторым опозданием по отношению к западным аналогам, таким как «Big Brother» и «Survivor», на короткое время сделались самыми обсуждаемыми событиями «из области культуры». Новизна предложенного развлечения, ежедневные трансляции передач по телевизору и в Интернете, волна публикаций в прессе, тематические дискуссии знаменитостей и политиков стимулировали интерес зрителей к таким программам. Это, в свою очередь, сказалось на их рейтингах. Впрочем, довольно быстро их вытеснили более «горячие» медиа-события. За два года на российском телеэкране было опробовано множество разновидностей реального шоу, и в какой-то момент они вызвали у аудитории перенасыщение. Как и в других странах, в России эти интернациональные по своей природе передачи имеют свою культурную специфику. Просмотр программ включен в контекст повседневной культуры зрителей, обыденных представлений, разделяемых ожиданий от телевидения. Образцы и нормы, на которые ориентируются устроители шоу, его участники и зрители, причудливо соединяются с предложенным форматом, иногда вступая с ним в противоречие.

Обсудим некоторые вопросы, возникающие в связи с просмотром российских реальных шоу. Что понимается в этих передачах под «реальным»? Какое место в нем занимают художественный вымысел, буквальность, негативная информация? Наконец, можно ли говорить о культурной специфике отечественного «реального телевидения»?

Для этого мы будем опираться на впечатления от программ «Последний герой (1-4)» и «За стеклом (1-3)», а также – «Гарем», «Дом», «Голод», «Народный артист (1-2)», «Фабрика звезд (1-3)», на публикации устроителей шоу и на многочисленные отклики зрителей – т.е. на дискурс о зрелище. При этом следует учесть, что за два года телевизионная аудитория изменилась, стала гораздо более изощреннной, разборчивой по отношению к предлагаемой продукции. Рассмотрим, как трансформировались сами передачи и их версии «реального».

Говоря о реакциях на реальные шоу, можно отметить следующий парадокс: огромная аудитория включилась в просмотр и обсуждение первых шоу. При этом звучало множество высказываний зрителей о том, что такие передачи были совершенно неинтересными. Что же заставляло людей включать именно эти программы?

Жан Бодрийяр замечал, что в современной культуре событие учреждает сам факт его трансляции по телевидению. Следующие слова могли бы относиться к реальным шоу: «иллюстарция ... суперреализма нашего мира, где «реальные» события происходят в пустоте, ... и наблюдаемые лишь изредка по телевизору. ... Событие, о котором идет речь, было столь минимальным, что могло бы вовсе не иметь места, но его воспроизведение на экране получило максимальный размах. Никто не переживал связанные с ним перипетии, но все заполучили его изображение. Оно сделалось чистым событием, существующим вне всяких естественных связей с окружающим... ».[ii]

Зрители приводили следующие аргументы: особый интерес шоу заключался в том, что в них показывали «все как в жизни», или даже «саму жизнь». Их опровергали оппоненты: герои передач «играли на зрителя». Но в целом у зрителей преобладали оценки шоу, как имевшего дело или с реальным, или с вымышленным. С теми, кто хотел увидеть все по-настоящему, без подделок, спорили другие, желавшие встретить в шоу подтверждение «вечных ценностей» или «красивых людей в красивой обстановке».

Остановимся подробнее на обеих позициях. На эти разные запросы стали работать конкурирующие каналы, ТВ-6 и ОРТ. «Саму жизнь» обещали показать в программе «За стеклом», а красивую экзотику – в «Последнем герое». Хотя в рекламной подаче и того и другого продукта акцент делался на том, что зритель имел дело с реальностью, но в результате первая передача, помимо одобрительных отзывов, снискала зрительские упреки в безнравственности и негативном освещении жизни, а вторую заподозрили в «постановочности».

Шоу послужило мощным стимулом для проблематизации реального. Что скрывается за этим понятием в разных контекстах? Конечно, высказывание о том, что это «сама жизнь» некорректное. Перечислим лишь некоторые очевидные вещи. Перед зрителем предстает  смоделированная ситуация (изолированная жизнь в квартире, на острове); речь идет об отборе участников и их «подгонке» в комментариях, прессе, ток-шоу под заданные роли и типажи, сценарий. На «сделанность» указывает стиль режиссуры (явная фигура режиссера, постоянное формулирование новых условий), задания, комментарии-титры или голос за кадром (где расставляются акценты, даются интерпретации происходящего), цензура, выбор камеры (моменты из потока жизни, ракурсы, нарезка) и т.п.

Первые программы стремились к тому, чтобы не заострять внимание на «швах» реальности в шоу. Тот факт, что «Последний герой-1» шел не в прямом эфире, а записывался заранее, вначале тщательно ретушировался, что вызвало «сенсационные» публикации в газетах (ведущего на днях видели в Останкино, в то время как он должен быть на острове!). Подобные скандалы возникали и при первых показах «Survivor» на Западе, в связи с публикациями о том, что отдельные сцены переснимались по нескольку раз, что герои подчас заменялись «двойниками»-дублерами и т.п. Вскоре, однако, последовало публичное признание сложной постановочной природы шоу, но оно все равно продолжало анонсироваться как «реальное».

Какие качества устроители зрелища подавали как «реальность»?  Прежде всего, «подлинность» происходящего (это «программа о реальных событиях, происходящих с реальными людьми на реальном острове»). Заметим, что в таком рекламном дискурсе все «реальное» обладает большей ценностью, чем вымышленное. Однако, отвечая на вопросы о жанре их продукции, режиссеры характеризовали его как соединение сценария и «жизни». Тогда акценты расставлялись по-другому: «Реалти - это вовсе не прямой эфир. Это реальные отношения, реальные приключения... А в отсутствии оных нас трудно упрекнуть...». Подлинность трактовалась как непридуманность взимоотношений и переживаний героев: не-игра, за которой можно было открыто наблюдать.

Но «настоящие» чувства героев должны были помещаться в своеобразную «рамку», в сценарий, сюжеты, близкие по своему устройству к нарративам художественных жанров  и, прежде всего,  телесериалов. Неслучайно совпадение способов презентации «анонса сериала» или «рассказа о реальных событиях»:

«Тем временем в племени "ящериц" все нарастало отрицательное отношение к Александру Целованському. Ирина, после совета, примкнула к "правящей группировке", она явно боится. Снежана делает вид, что держится независимо, хотя и ей, судя по всему, не по себе. Целованський единственный, кто открыто противостоит двум Сергеям и Инне, и уже не сомневается в своем уходе на следующем совете. Однако, племени еще предстоит пройти схватку за неприкосновенность». («Последний герой», официальный сайт, 12.01). «Как говорил Сергей Сакин, из разговора с Анной он узнал, что Надежда и Игорь фактически шантажировали молодого Ивана: "Не проголосуешь как скажем, съедим тебя". Надежда также обращалась с предложением об альянсе и к Сергею Терещенко, но он, будучи человеком прямым и чуждым интриг, отказался, что, скорее всего, и привело к его исключению из племени. Работа Надежды увенчалась успехом. И при этом, единственным, кто подал свой голос против нее, оказался Сергей Терещенко». («Последний герой», официальный сайт, 12.01).

Сравним это с анонсами телесериалов в журнале: «Клара разрабатывает план расправы над Селестой. Маргарита возвращается в особняк и остается с тетей Бенитой. Франко принимает решение остаться... и сообщает о своем решении Мичеллу» (Селеста, всегда Селеста. Анонс от 21.12.01. «7 Дней»). «Наташа впервые серьезно ссорится со Смирновым. Он же все пытается одолжить денег сначала Ирине, потом Кленину. После сложного разговора с Чулковым Ирина приступает к поискам  работы». («Остановка по требованию-2». Анонс от 26.12.01, «7 Дней»).

Иными словами, в реальные шоу вносились «истории» сценария, продолжающиеся сюжетные линии. Подобно сериалу, в шоу повседневность драматизировалась; герои наделялись стереотипными узнаваемыми характеристиками; акцент в дискурсе о передачах делался на взаимоотношениях участников – на их психологической подоплеке и реализации в сюжете. В реальном шоу зрители могли найти многое из того, что составляет удовольствие от просмотра сериала: радость узнавания формулы; сюжет (элементы мелодрамы и состязания); истории о себе подобных (здесь отметим, что культура наблюдения за банальным была развита при помощи мыльных опер); а также, привыкание, доскональное «знакомство» с героем, соразмерность темпа действия со своей каждодневной жизнью.

Таким образом, в «реальном» делался акцент на художественность, на правду типического – в соответствии с укорененными в культуре представлении о правдоподобии литературы. Неслучайно, что подлинность отношений и чувств, которые обнаруживали участники «Последнего героя» и других программ, интерпретировалась в соотношении с «вечными ценностями», добром, злом, бескорыстием, предательством,  дружбой, любовью, коварством и т.п. Тенденция к усилению роли постановочности действия стала реализовываться в поздних версиях шоу, где «простых людей» в «Последнем герое» заменили поп-звезды, еще более  подведенные под стереотипное знание зрителей о человеческой природе, и, вероятно, более «аутентичные».

Но это – одна из сторон реальных шоу. Есть ли в них нечто такое, что отсутствует и в  жизни, и в сериалах? В чем состоит специфика «реальности» шоу, рожденная от «скрещивания» одного и другого? Думается, что это – непредсказуемость хода действия («как в жизни»): теоретически, никто не знает, как будут развиваться истории и каким будет финал. Привлекательной для аудитории выглядит возможность интерактивного участия в шоу, влияния на чужую жизнь, способность награждать или лишать награды героев при помощи голосования. С этим, как кажется, был связан особый ажиотаж вокруг голосования в первом «Застеколье». Теория «заговора» устроителей шоу, «фальсифицирующих» результаты, пользовалась большой популярностью, которая указывала на неподдельный интерес зрителей к новой практике активного просмотра передачи.

Действие в реальном шоу подается как «подглядывание» - взгляд украдкой, который проникает в запрещенные (интимные, обычно скрытые, не расчитанные на зрителя) сферы. (Знаковый, в этом смысле, кадр, неприменно появляющийся в первой же трансляции шоу формата «За стеклом», «Голода» и т.п. – обнаженная участница игры в душе, чья дежурная нагота заверяет зрителя, что он уже допущен к большему знанию/видению, чем те, кто смотрит «просто передачи»). За кадром культура интереса к чужой частной жизни всячески поощряется и развивается в таких привычных формах как наблюдение за «знаменитостями» и «звездами». Здесь же присутствует большая доля условности в слове «подглядывание» - ведь все участники знают, что на них направлены камеры, а вокруг мужчин и женщин в «Последнем герое» постоянно находится съемочная группа.

Зрители часто предъявляют претензию: тот или иной герой не нравится потому, что «притворяется», «работает на камеру» (а «на самом деле» он другой). Таким образом, он прячет ту подлинность, ради которой и происходит подглядывание, - напряженное ожидание неигровых моментов, того, что случайно вырвалось на поверхность, которую герой являет зрителю.

В таком понимании, в шоу ведется поиск реального как некоторой тайной «сущности», «смысла», того, что отсутствует или неочевидно в повседневной жизни. Так камера, прямой эфир и длительность съемки «претендуют» в современной культуре на видение чего-то большего, чем то, что открывается невооруженному взгляду. Этот «смысл» желаем, но он не «существует» (или встречается как точечный «укол» созерцаемого). Поиск того-чего-нет, потребность в «неочевидном», когда все выносится на обозрение рождает скуку и разочарование от тривиальности диалогов героев и их поступков, заставляет находить «реальное неочевидное» в домысливаемом.

В первых «реальных» передачах обнаружилось обстоятельство, которого не ожидали ни зрители, ни, похоже, режиссеры «Застеколья». Речь идет о несамостоятельности невымышленной жизни, или о нескладывание «естественных» нарративов. От шоу требовали историй – линий сюжета, рожденных «самой жизнью». Именно их имели в виду авторы, анонсируя программы. Но на практике желание и способность участников облекать свое поведение в «истории» - с завязкой, развитием действия, кульминацией, финалом - оказались весьма невелики. Сюжетные линии, возникавшие у героев шоу, или обрывались, едва успев начаться, или совершенно не соответствовали ожидаемым формулам. Участники передачи, стилизуя себя под те или иные типажи, пытались угадать желания зрителей. Но в целом на экранах предстала неожиданная нетекстуальность «реальности».

Самые обсуждаемые темы из «За стеклом-1» были связаны только с состоявшимися сюжетными линиями. Это же сказалось в тех вопросах, которые задавались зрителями героям передачи сразу после их «освобождения». Большинство впросов относилось к микро-нарративам, и их скудный диапазон был обусловлен минимумом удачных «историй»; все остальные реальные обстоятельства прошлой и будущей жизни героев - если они не были связаны с будущим, спланированным внутри «застеколья» - не интересовали публику.

Отсутствие самостоятельных «повествований» было усилено тем, что можно назвать специфической чертой российских реальных шоу. Герои европейских и американских программ «Survivor» или «Big Brother», как правило, не испытывали затруднений в том, чтобы переводить свои чувства, мысли, действия в форму рассказа (сопоставимого с жанрами мыльной оперы, розового романа или «разговоров с психоаналитиком»). В аналогичных ситуациях российским участникам программ было сложно переводить свой обыденный опыт в отработанную, узнаваемую форму «историй».

Таким образом, на первый план вышло «бессмысленное», вплетенное в повседневную жизнь/реальность. Отсутствие смысла за пределами режиссерских заданий и постановок рождало возможности его привнесения самими зрителями. Герои, как пустые сосуды, позволяли «вкладывать в себя» любое содержание, произвольно интерпретировать свои слова и поступки. Так, обсуждая жизнь первых участников шоу «За стеклом», зрители были вынуждены менять свои оценки из-за несовпадения с ними дальнейших действий героев, вести «сражения» в Интернете за «правильную интерпретацию» характера того или иного участника-персонажа. В результате, победителями оказались те, кто, в отсутствие нарративных линий, меньше всех обнаруживал себя и, следовательно, давал большие возможности для вчитывания смыслов аудитории.

Одной из новых и, предположительно, привлекательных черт реальных шоу для зрителей была привнесенная «негативная» сотставляющая. Речь идет о легализации «дурного» поведения действующих лиц и зрителей. Реальные шоу стали выходить в эфир параллельно с играми («Слабое звено», «Алчность»), провоцирующими участников действовать друг против друга методами, обычно осуждаемыми в социуме. И то, и другое исследователи иногда характеризуют как передачи «негативного» телевидения.

Устроители шоу заявляли «негативное» в качестве одного из условий зрелища. Зрителям первого «Последнего героя» обещали: «В состоянии опасности у человека могут проявится самые негативные черты характера, скрываемые им в обычной жизни». («Могут» в значении «должны»). «Участникам будет очень скверно!» Или: «Что может произойти с психикой такого человека...? - Скорее всего, это будут какие-то психологические срывы, состояние депрессии, переоценка ценностей. Не хочется предположить самого страшного, хотя может произойти очень много по-настоящему тяжелых моментов».

Своеобразный эмоциональный вампиризм подавался как особый товар: аудитории предлагалось поглощать чужие «тяжелые моменты», зная, что они происходят с реальными людьми, и, желательно, в настоящий момент. Так обыгрывался еще один смысл «реального» – как «неприукрашенного».

Телевизионный «глаз» наделяется новым статусом: о нем создатели шоу пытаются заявить не как о трансляторе «Добра-Истины-Красоты», а как о производителе «того, что вы любите – негативного, и поэтому реального». Идея скрытой от глаз в обыденной жизни «сущности», которую может разглядеть камера реального шоу, трансформируется в рекламном дискурсе зрелища: устанавливается отношение «реальное» - «скрытое, не то, что обычно на виду» - «дурное».

При этом сами шоу рождают двусмысленную ситуацию. Правила игры в «Последнем герое» и «За стеклом» предписывают участникам «негативное» поведение (последовательное исключение ими из своих рядов одного из игроков). В других шоу от героя требуют отчитываться перед камерой в своих дурных эмоциях и отношениях к остальным участникам. Одновременно все проявления не-дружественности, не-коллективизма, договоры, кого исключить следующим, активно осуждаются. Это делают и сами исключенные (процитируем два характерных высказывания «вычеркнутой» героини «Последнего героя»: «меня выкинули из-за грязной интриги Снежаны»; «они перестают понимать, что здесь игра и ведут себя как в жизни»). Это же подчеркивает комментарий ведущего шоу, и оценки аудитории («заговор», «подлость», «низость»).

По словам первого ведущего «Героя», Сергея Бодрова: «В ситуации, когда каждые три дня племя должно будет «съедать» кого-то, могут обнаружиться как вершины духа, так и подлость, коварство и все что угодно. Но наша задача в данном случае - увидеть не только низкие истины, но и проявление чего-то очень важного. ... Настоящее выживание, мне кажется, в другом. В том, насколько ты силен внутренне, насколько ты в состоянии сохранить свою человечность в нечеловеческих условиях...» (Последний герой-1, официальный сайт).

Подобные ситуации в российской практике продолжают оцениваться достаточно традиционно: негативное создает вокруг себя контекст не «прагматики» (условно назовем так позитивную или нейтральную оценку действий героя, направленных на личный успех), а «консервативности» (вынесения морального осуждения, как бы забывающего об игровом и вынужденном характере каждого «предательства» и «заговора»). «То, что происходит сейчас на островах Лагартос и Тортугас, все больше и больше начинает напоминать серпентарий, где живут вовсе не ласковые ящерки и черепашки, а пожирающие друг друга ядовитые змеи». (Последний герой, официальный сайт).

При просмотре реального шоу члены социума самоутверждаются в своих «правильных» оценках. Происходит проговаривание «хорошего» и «дурного» по отношению к искусственно-заданной ситуации. В целом, отечественная аудитория оказалась более консервативной в своих реакциях, приверженной устойчивым клише «о себе». («Мы» – добрые, сердечные, сколнные к коллективизму. Индивидуальное утверждение за счет других – это «западная», «не наша» стилистика поведения). В ответ на общее осуждение «достижительской» модели поведения сами участники последующих шоу стали отказываться вести себя ожидаемым образом. Так, одна из команд «Последнего героя», попав на тропический остров, демонстративно затянула: «ой мороз-мороз, не морозь меня…» - «назло» условиям игры предаваясь коллективному пению народных песен.

Итак, мы рассмотрели две конкурирующие версии «реального»:  реального как буквального и, поэтому, усматривающего подлинность в «низком», и реального как типического и, поэтому, находящего «высокую» правду в вымысле. На практике, на российском телеэкране эти направления разошлись: буквальное стало пониматься как негативное, отталкивающее, требующее идентификации зрителей «от противного». Эта линия в настоящий момент практически ушла из реальных шоу и реализуется в «денежных» играх, не пользующихся особой зрительской поддержкой, в трэшевых ток-шоу наподобие «Окон» (где, по сути, негативное конструируется противоположными способами – очевидной постановочностью и  эксцентрическими типажами), и в передачах «о криминале», претендующих на максимальную достоверность и миметичность.[iii]

Второе же направление восторжествовало в реальных шоу. Создатели успешных программ – «Последнего героя»-3 и 4, «Народного артиста», «Фабрики звезд» – пошли вслед за требованием зрителей сосредоточиться на постановочной стороне шоу и, в результате, «сделать красиво». Этот отклик на усталость большой части аудитории (в основном, зрительниц среднего и старшего возрастов) от дурных эмоций в телевизионных программах, на постоянный призыв «убрать негатив» из передач привел к новому росту популярности реальных шоу, которая, как казалось, бесповоротно пошла на убыль.

Таким образом, в настоящее время в конкуренции между различными около-реальными зрелищами наметилась устойчивая тенденция, которую трудно счесть случайной для российской массовой культуры. Рейтинговое «реальное» шоу должно быть легким, бепроблемным, рассказывающим «добрые и поучительные» истории, как, например, в «Фабрике звезд», где простые талантливые девочки и мальчики тяжелым, но вознаграждаемым трудом прокладывают дорогу к успеху и популярности. История Золушки, необычайно любимая отечественными телезрителями в сериалах, сочетается с «гламурным» обликом передачи-концерта. Идеальными участниками шоу стали поп-звезды, поставляющие веселое и однообразное развлечение, на эстраде, или на экзотическом острове. Реальное шоу получило новую жизнь, но при этом «реальным» оно называется скорее по инерции.

 

В.Зверева

 



[i] Хармс Д. Я решил растрепать одну компанию… // Даниил Хармс. Полет в небеса. СПб., 1991. С. 449.

[ii] Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. М., 2000. С. 118.

[iii] О «странном» мимесисе реального телевидения см.: Гриндстафф Л. «Реальное телевидение» и политика социального контроля // Массовая культура: современные западные исследования. М., 2003.

Используются технологии uCoz